Москва глазами провинциала

Я был в Москве много раз. Примерно с двадцати лет, когда начали формироваться мои нынешние взгляды, я стал смотреть на Москву широко открытыми глазами. Каждая новая поездка добавляет всё больше красок в общую картину, которая сложилась у меня уже тогда.

В этот раз я подумал, как хорошо бы снять фильм про Москву. В течение всей поездки мне казалось, что у меня в голове установлена кинокамера, которая снимает всё вокруг, а окружающая реальность как будто нарочно выстраивается так, чтобы создать материал для кинофильма. Вот я еду вверх по эскалатору метро и смотрю на людей, которые едут вниз. Кто-то читает, кто-то разговаривает по телефону, кто-то пьёт пиво на ходу, кто-то мечтает, кто-то хмур, кто-то высокомерен, кто-то торопится, кому-то всё равно. А можно опустить взгляд вниз, на обувь. Тут будут шлёпанцы, штиблеты, ботинки, босоножки, туфли с каблуками и без — в общем, весь словарь синонимов на тему «Обувь».

Одно только общее у всех — все вовлечены в единый поток, все являются винтиками одного большого механизма и подчиняются его невидимой руке. Но при этом каждый сам по себе, ему нет никакого дела до других. Маленькие винтики не задумываются ни о механизме, который их связывает между собой, ни о том, каковы цели этого механизма, кто им управляет. Вместе они представляют собой громадную силу, но не осознают этого. Когда смотришь на огромный, нескончаемый поток людей, выбрасываемый на станцию метро из жерла эскалатора, часто приходит мысль: «Что было бы, если все эти люди, в едином порыве…» Но сразу же останавливаешь себя: нет, это лишь иллюзия, что они вместе. Они идут и едут бок о бок, но они — по отдельности. И пока они по отдельности, каждый из них никто. И вместе они тоже никто.

А если подняться наверх из метро и пройтись по центральным улицам Москвы, то увидишь совсем другую картину. Сборище праздных бездельников. Они с упоением жрут в ресторанах, рассекают по дорогам на иномарках, обсуждают последние новинки моды, устраивают свою «личную жизнь». Всё это нарочито буржуазно, вызывающе, крикливо. Возникает желание бросить гранату в открытые окна кафе, хотя, конечно, это не наши методы. Лучше было бы направить батальон Красной гвардии для патрулирования какого-нибудь Камергерского переулка, чтобы всё эта жрущая публика трусливо разбежалась и попряталась по углам. Но пока нет этого батальона, и прожигатели жизни чувствуют себя её хозяевами. Они реально считают, что земля вертится вокруг них. Что люди, которые загнаны в рамки маршрута «дом-работа-дом», живут ради того, чтобы посетители элитных ресторанов могли купить себе чашечку салата за 300 рублей.

В провинции многие думают, что в Москве живут одни паразиты. На самом деле, разделение на центр и периферию касается не только России, но и самой Москвы. Даже в центре города, посреди гламура и роскоши, можно увидеть лица людей, замученных жизнью, с удивлением и ужасом озирающихся по сторонам. Но, конечно, чтобы полностью, до конца, понять, что такое Москва, нужно посетить её окраины. (Аналогично, для того, чтобы понять Россию, нужно посетить, в первую очередь, её провинцию). Чуть проедешь за пределы кольцевой линии метро — от витринного благополучия центра нет и следа. Серость, безысходность, грязь, нищета, базарная ругань. Много нерусских лиц. Москва действительно стала «нормальной европейской столицей» со своими гетто, причём гетто — понятие не столько национальное, сколько социальное.

Мы, жители гетто, всегда похожи.
Пойми, здесь дело вовсе не в цвете кожи.
Я тоже ниггер, ты ниггер тоже,
и добренький боже нам не поможет.

Строки из этой песни Виса Виталиса — «В белом гетто» — непрерывно вертелись у меня в голове, пока мы ходили и ездили по этим богом забытым местам. Когда-то, шесть лет назад, эта песня, как и весь альбом группы Sixtinyne «Выживу — стану крепче», произвела на меня сильнейшее, неизгладимое впечатление. Она стала тем камушком, который обрушил лавину, и сыграла решающую роль в моём повороте «влево». Теперь все географические названия, которые перечислялись в этой песне, стали для меня живой реальностью, со своим запахом, вкусом и цветом.

Митино, Дегунино, Перово, Коровино —
Что, мало боли нам, мало крови нам?
Марьино, Алтуфьево, Сабурово, Бескудники —
Злость, боль, отчаяние ваши спутники.
Кунцево, Бусиново, Братеево, Выхино —
Бетонные стены и нету выхода.
Капотня, Вешняки, Текстили, Гольяново —
Все тысячу раз прокрутится заново
В белом гетто.

Здесь, на окраинах, особая атмосфера, особое ощущение, которое разлито в воздухе и передаётся каждому, кто оказывается в этих местах. Ощущение это состоит из сложной смеси чувств: неуверенности, неблагополучия, агрессии, лихорадочной торопливости и в то же время твёрдого убеждения в том, что, как ты ни дёргайся, ничего из этого не выйдет. «Летай иль ползай — конец известен».

Индустриальные районы, из которых ушла жизнь и развитие. Брошенные, обветшавшие заводские корпуса, сохраняющие былое величие, смотрятся как безмолвный упрёк и напоминание о том, что когда-то здесь было по-другому. Усталые, загнанные люди утром и вечером набиваются в электрички, где бесконечная вереница продавцов с невероятной настойчивостью предлагает купить какую-то уникальную фигню. Каждый выживает как может. Огромный людской поток устремляется с окраин Москвы к её центру, чтобы затем, в метро, разбиться на множество рек и ручейков.

Иногда кажется, что Москва разделена на два мира, верхний и нижний. Жители нижнего мира передвигаются на метро, верхнего — на автомобилях. Конечно, есть люди, которые могут ездить и так, и так, но сама разница от этого никуда не девается. Существует категория населения, которая никогда, ни при каких условиях не поедет на метро, потому что негоже обитателям верхнего мира спускаться в нижний. И наряду с этим, существует категория населения, которая никогда не будет ездить по городу на автомобиле, даже если бы и хотела этого, потому что его приобретение и содержание им не по карману, как ни старайся. А стараются многие. У кого-то даже получается, в итоге, добиться вожделенной мечты, и им кажется, что с приобретением автомобиля они хоть в чём-то приобщились к верхнему миру, стали свободными от унизительной толкотни в общественном транспорте. В действительности же они приобрели всего лишь сомнительную радость стоять в многокилометровых пробках и отстёгивать деньги за постоянно растущий в цене бензин. Желаемая свобода обернулась новой зависимостью.

На примере такой простой вещи, как транспорт, можно увидеть, что капитализм порождает проблемы, которые он не в силах разрешить, и что невозможно при капитализме освободиться в одиночку. Так же, как невозможно быть полностью счастливым в одиночку. Можно ли быть счастливым в таком городе, как Москва, где противоречие между человеческим горем и страданиями, с одной стороны, и сытым самодовольством, с другой стороны, выражено сильнее, чем в любом другом городе России? Можно, но только в одном случае: если полностью отключить в себе всё человеческое. В обществе всё взаимосвязано, и сытые, при всём своём желании, не могут полностью игнорировать существование голодных, хотя бы в контексте того, что эти голодные, грязные, нищие несколько портят аппетит во время еды и представляют собой потенциальную угрозу сложившемуся порядку вещей.

Наиболее умные и совестливые представители сытых (в том числе и те, кого называют «средним классом») видят, что общество нездорово, что нарыв рано или поздно прорвётся, и их это беспокоит. Они пытаются разными способами убежать от пугающей реальности: уезжают за границу, предаются любимому делу, если оно у них есть, создают вымышленные миры и погружаются в них. Все эти способы позволяют людям искусственно наполнить смыслом свою бессмысленную жизнь. Но есть и другой путь, которым в XIX веке шли декабристы и народники. Сказать не «Здесь плохо, поэтому я отсюда убегу или спрячусь», а «Здесь плохо, поэтому я стану бороться, чтобы было по-другому, потому что никто этого не сделает, кроме меня».

Похожий выбор стоит и перед голодными. Один вариант — положить все силы на то, чтобы вырваться из гетто, «выбиться в люди», стать «белым человеком», а для этого отложить подальше все лучшие мечты и стремления, подстраиваться под принятые правила игры, при необходимости идти по головам. И всё это ради того, чтобы в конце жизни обнаружить, что ты всё равно лузер по сравнению с настоящими хозяевами жизни, которым всё даётся просто так, без особого труда, что ты не можешь воспользоваться приобретённым благополучием, потому что уже истратил всего себя на то, чтобы его приобрести. Второй вариант — посмотреть вокруг, увидеть, сколько таких же, как ты, маленьких винтиков огромной машины под названием «капитализм», понять, что машина работает лишь до тех пор, пока винтики соглашаются быть винтиками. И направить совместные усилия на борьбу за новую жизнь, где не будет ни серой беспросветности спальных районов, ни обжирающейся Тверской.

Москва — как увеличивающее зеркало, отражающее нашу жизнь. Оно помогает чётко понять, кто виноват и что делать.