Просмотр

Материал информационного ресурса НКК "Красная Застава"

Страница «Тихая гавань»
[[Категория:О будущем и настоящем. Короткие рассказы современных авторов]]

'' Роман Федин ''

''' Тихая гавань '''

Над берегом сияло небо: высокое, огромное, безграничное. Зеленоватые волны, становясь перламутровыми, слетали, сшелушивались с далёкого опалесцирующего далёка, будто ласковый шёпот с материнских губ. Выплёскивались на мелкий песок – белый с розоватым оттенком.

Аня неспешно шла по белому песку, тонкая и загорелая, похожая на собственную тень. Цепочка её следов, почти незаметная, выцветшая на солнце, тянулась за ней в полосе ленивого прибоя, среди тающих брызг. Юбка лёгкого платьица колыхалась и хлопала по коленкам: ветер, тугой и горячий, дул со спины, вдоль береговой полоски, гудел в скальных выступах, нависающих справа.

Было жарко, и Ане хотелось выкупаться, хотя бы на малое время оставив на песке душный узел с вещами, что ей всучил на пристани капитан Сермяга. От этого проклятого тряпья ещё больше потела спина, затекали руки и приходилось постоянно останавливаться, чтобы отереть лоб. Девочка досадливо кривила рот и терпела: освежиться получилось бы совсем ненадолго, – так что ж теперь, каждые пять минут останавливаться? К тому же она хорошо искупалась ещё до прихода шхуны, у старого узкого пирса, к которому в прежние времена причаливали прогулочные морские трамвайчики. Там с позеленевших бетонных плит ныряла в беспокойную воду разнокалиберная местная пацанва, также ожидавшая шхуну, и маленькие шустрые сыновья буксирщика как всегда пытались попасть в резвящуюся Анюту мокрым песком. Потом откуда-то послышалось знакомое тарахтение, ребята, как по команде, всей голопузой дюжиной шумно выкипели на берег, стали вглядываться из-под руки в загогулину мыска, закрывавшего бухту, где вот-вот должна была показаться заслуженная посудина Сермяги. Лёнька, самый старший из пристанских – ему на днях, как и самой Ане, исполнилось двенадцать – недолго порывшись в рюкзачке, великодушно передал друзьям свой бинокль. Смотрели по очереди, по давно заведённому графику. Начинался отлив.

Теперь те радостные мгновения, когда шхуна ещё только вываливала из-за мыса и, ворчливо поворачиваясь, подходила к пирсу, остались позади. Ребятня получила от отцов обещанные гостинцы, Анюта-безотцовщина получила от бездетного Сермяги, пытавшегося ухаживать за её матерью, раздутый узел барахла. Капитан, скупо улыбнувшись, сказал как бы по секрету, что внутри, пожалуй, найдётся хорошее платье для девочки её возраста. Аня кивнула, также улыбнулась едва-едва и, молча взвалив узел на спину, потащилась в факторию.

Она, как и мать, не любила Сермягу. Только мама не любила его спокойно и даже уважительно, величала Антон Алексеевичем. Дочь его вслух никак не называла, и про себя никак не называла, хоть иногда и вертелось на языке не совсем объяснимое «кэп». Капитан, если не уходил в море, обычно появлялся к ним в гости по воскресеньям, обычно к обеду, обычно с подарками для обеих. Скучно обедали (готовить было не в пример веселее). Скучно сидели на крыльце: мама тихо и, как казалось Ане, немного отрешённо смотрела на море, на горизонт, словно вслушивалась не столько в рассказы гостя, сколько в жадные, неумолчные крики чаек и сдавленный рык прибоя у подножия дикой скалы, к бокам которой прилепилась своими домишками оружейная фактория. Капитан, шевеля пшеничными усами, вещал новости, присовокуплял к ним собственные комментарии, и девчонка ёрзала на ступеньке, мысленно взрёвывая не хуже прибоя – комментарии не отличались гибкостью ума, а новости –  разнообразием. Кто-то кого-то разбил, где-то собирались войска, по морям рыскали бандиты. Ане, конечно, лучше было бы уходить в такие минуты к подругам, но ей не хотелось оставлять маму наедине с «кэпом». Маме, видимо, тоже этого не хотелось. Так и сидели втроём. Когда Сермяга уходил, мама снисходительно, с какой-то жалостью говорила то ли чайкам, то ли горизонту:
– А хороший всё-таки человек Антон Алексеевич. Никакого радио с ним не нужно...
Обе смеялись и почему-то обязательно обнимались. На стене их комнаты, хорошо видимый в открытое окно, висел на самодельной вешалке рыбацкий свитер Аниного отца, погибшего в давнем шторме...

Отлив обнажал совсем узенькую полоску меж морем и скалами. Старшие говорили, что здесь самое удобное место для житья по нынешним временам – захватить факторию с налёту было невозможно. Аня шла будто по мягкой ровной дорожке, продавливая влажно темнеющий кое-где песок щедро прожаренными за лето стопами. Идти оставалось недолго, весь путь от пристани до фактории занимал, если прыгать налегке, около получаса. Ну а с подарками Сермяги – в два раза больше, конечно. Девочка в который раз плюхнула узел, вытерла пот со лба, постояла, приподняв спутанные волосы руками – чтобы ветер беспрепятственно обдувал шею.
Так ей становилось тихо и просторно, она забывала на секунду обо всём.

Взметнувшееся небо еле заметно отдалялось и приближалось, дышало прокалённой синевой. Спокойно стояли по правую руку молчаливые скалы. Слева перекатывались через подводные зубцы шипучие неторопливые гребни. Вдали тонкой кильватерной линией тянулись бродячие облака.

Аня раскинула руки, глубоко вздохнула и потянулась за капитанскими шмотками. И увидела следы.

Обыкновенные следы босых ног, оставленные, судя по размерам, мальчишкой или девчонкой её лет. Они как бы прямо из моря появлялись впереди и тянулись в сторону фактории ровной и непринуждённой бечёвочкой, скрывались за недалёким поворотом. Сначала это представилось Ане достаточно странным – она вышла сразу, как только позволил отлив, и самую первую, самую глубокую часть пути шла почти по колено в воде. Раньше неё никто в факторию не отправлялся. Потом она догадалась: кто-то из её друзей пришёл сюда из фактории в самом начале отлива, чтобы искупаться подальше от остальных, побыть наедине с этой тёплой головокружительной бесконечностью. Сначала поплавал, потом отдыхал какое-то время, поджав коленки к подбородку, по грудь в набегающей перламутровой прохладе, а потом – тихонечко почапал обратно, пока не хватились.

Быть может, этим её товарищем являлся Мишка Терещенко.
Аня подхватила узел и ускорила шаг.

Он лежал прямо за поворотом, ногами в пенном плеске, положив руки под голову – незнакомый коротко остриженный мальчишка в выцветших шортах из плотной ткани защитного цвета. Рядом с ним валялся странный предмет, похожий на большой зонт в сложенном виде – такого же цвета, что и шорты. Когда Аня остановилась рядом, мальчишка открыл глаза и привстал на локте. Прищуренные глаза на загорелом лице казались фиолетовыми.

Аня решила не теряться и спросила прямо:
– Ты кто такой и откуда?
– Меня зовут Славка, – ответил мальчишка, с интересом её разглядывая. – А откуда – не самое важное. Самое важное – для чего.
Он быстро поднялся на ноги и принялся отряхивать спину от налипшего песка, спокойно объясняя:
– Видишь ли, мы подумали, что настала пора вас навестить. Факторию вашу. Тихую гавань. Труд ваш, прямо скажу, для нехорошей цели используется. И намерения у тех, кто вас использует, ограниченные и недобрые. Вот такие мысли у нас. А из мыслей вытекает, что надо уже действовать.
После этих слов он кивнул на «зонтик» у своих ног.
– Бандиты, что ли? – Аня вдруг испугалась, что факторию уже каким-то чудом захватили – ведь появился здесь откуда-то этот малахольный. Она взглянула вперёд, но там всё было внешне спокойно – домики на отвесной скале сверкали на солнце окошками, шевелилось бельё на верёвках, возле качелей у хозяйского дома пестрели платьишки маленьких дочек старшего мастера Валеры Иваныча.
– Бандиты, бандиты, – устало подтвердил Славка. – Конечно, мы бандиты. Ваши хозяева оружием торгуют – они не бандиты. Наркоторговцы, которым они оружие продают – не бандиты. А мы бандиты. И везде – только бандиты. Не одни, так другие. Слышали уже, наслушались.
– Почему же, – возразила Аня, всё ещё борясь с охватившей её тревогой. – Мы-то не бандиты. Мы даже не торговцы. Мы работаем.
– И хорошо вам работается, хорошо живётся? – мальчишка поднял свой «зонтик», положил его на плечо.
– Теперь хорошо. Раньше хуже было, даже бомбили как-то, а теперь нас никто не трогает. Хозяин сильный, да и оружие всем нужно. И вам, наверное, тоже нужно, раз пришли, – девочка подавила нервный смешок.

В глазах мальчишки вспыхнула обида. Он качнулся к ней, весь как будто стиснутый от явной внутренней боли. Ане показалось, что ей обожгло грудь – в нём открылась на мгновение какая-то беззащитная горячая глубина, какая-то слепящая неистребимая правда. Она отшатнулась. Мигнувшие веки погасили фиолетовый огонь, мальчишка повернулся и пошёл к Тихой гавани. До Анюты донеслось еле слышное, сипловатое:
– Ладно, пойдём, работяга.

Она догнала его, стала стряхивать с его спины забытые им песчинки, чувствуя в себе что-то по-настоящему девичье, сестринское. Этим добрым щемящим чувством она вдруг безоговорочно поверила ему.

– Оружия у нас достаточно, – помолчав, охотно пояснил Славка. – Нам хотелось бы, чтобы у всяких гадов оружия было поменьше, понимаешь? Неужели ты не понимаешь, что нельзя вот так - всё время продаваться, продавать свои руки, ум, душу – в надежде на то, что очередной хозяин окажется честнее предыдущего. И ладно бы честнее, а то ведь просто – сильнее и богаче... Ты читать-то умеешь?
– Умею, – сказала Аня. – Мама научила.
– А ещё из ребят кто умеет?
– Лёнька, Маринка...
– А надо, чтоб все умели. Надо школу открывать. Жить по-настоящему – широко, честно. А нами только знай всякая сволочь помыкает, скоро совсем забудем, как нас звали. Будем по подвалам камуфляж тачать, ни на что нас больше не останется.
– Слушай, – Аня приостановилась. – А ты правда – откуда такой взялся?
– Что, непохож на бандита? – Славка повернулся, засветился всем своим лицом, и короткие светлые волоски на его макушке разгорелись в солнечном приливе, как нити накаливания. – Не похож ведь?
– Бандиты разные бывают, – с печальной улыбкой произнесла девочка. – Наверное, и такие тоже.
– Бывают, – неожиданно согласился Славка. – И это хуже всего. Строят из себя не поймёшь сразу кого, а на самом деле – как есть бандиты.
Они уже почти пришли. Скала, на которой роились домики Тихой гавани, высилась перед ними; снизу вверх ничего уже нельзя было разглядеть – только серый камень и синее небо.
– Ну вот, пойдём, – сказала Аня, и они, пригнувшись, вошли в широкую и низкую расщелину. За ней открывался небольшой грот, во время прилива полностью заполнявшийся водой. Сейчас её осталось немного – тёмное изменчивое зеркало, плещущее у щиколоток. Дальше начинался широкий, слабо освещённый коридор с уходящими вверх ступенями.
Теперь Славка держал свой «зонтик» на весу, нёс его, зажав под мышкой, бережно и даже несколько торжественно.
– Слушай, вот иду я с тобой, а так и не знаю ничего, – Аня снова грустно улыбнулась. – Ни откуда ты взялся, ни зачем ты пришёл. Не знаю даже, зачем ты несёшь с собой эту штуковину. Ты так и не ответил мне.
– Зато ведь интересно, – сказал Славка. – А будет ещё интереснее, вот увидишь. Только не бойся, я не боевик-смертник. И это не гранатомёт.
– А я и не боюсь, – сказала Аня, хотя внутренне вся обмирала; но всё же не от страха. Ей казалось, что стоит ей привести в факторию этого странного мальчишку, – и произойдёт нечто большое, неминуемое, то, чего нельзя уже будет остановить.

Показался выход, стегнуло по глазам солнечными иглами. Девочка на мгновение замешкалась, словно хотела задержать их последние шаги, но сомневаться долго не получилось, – Славка легко прыгнул на последнюю ступеньку и шагнул в Тихую гавань. Аня поспешила за ним.
Узкая улочка плавно тянулась в горку, обтекала могучий выступ, подставляла изгиб ровному ветру. Мальчишка остановился, метнул по сторонам восхищённым взглядом. Сейчас было тихо и пусто, взрослые работали в отдалённых мастерских, ребятня бегала где-то ещё дальше, может быть, у белого камня на самой вершине – там имелось больше всего места для игр. Море вдалеке лучисто высвёркивало из себя маленькие дрожащие блёстки. Сверху, из-за уличной излучины, вышел другой мальчик, стал спускаться им навстречу. Это был Мишка Терещенко – худой, выгоревший, в шитой-перешитой синей майке и белых, засученных до колен, хэбэшных штанах.

Он подошёл и молча оглядел незнакомца. Бросил взгляд на его ношу и очень просто спросил:
– Помочь?
Славка в ответ пожал плечами и сказал:
– Знаешь, я как-нибудь сам, наверное.
– Это то, что я думаю? – спросил Мишка уже более заинтересовано.
Славка хмыкнул, прищурился и вдруг шагнул к нему вплотную, требовательно всмотрелся в его серые глаза. Аня, ничего не понимая, тем не менее заулыбалась: ребята сейчас были похожи на братьев, заигравшихся в гляделки.
– Да, это оно, – тихо и доверительно ответил Славка, отстраняясь. – Мне не помогай, помоги лучше ей. У неё ноша потяжелее будет.
– Тряпки! – фыркнула Анюта.
– Тряпки тряпкам рознь, – проговорил Мишка. – Иная тряпица, бывает, – на вес золота ценится...

Он широко, радостно улыбнулся и аккуратно забрал капитанский узел из рук девочки. Славка тоже улыбнулся и пошагал по нагретому камню улицы.

Ане больше не хотелось ничего спрашивать. Она как-то поняла – по их смелым улыбкам – что ничего плохого теперь не будет. Посеменила рядом с Терещенкой вслед за уверенно вышагивающим Славкой.

Так они дошли до площади. Посреди её неширокого пространства журчали в низкой каменной чаше тонкие струи фонтана – в стороны от центрального постамента. На постаменте, упираясь ногой в нос вельбота, возвышался бронзовый, кое-где позеленевший от времени рыбак с багром в правой руке. Уже который десяток лет он стоял здесь и со спокойным достоинством рабочего человека взирал с этой высоты на море, вдоль сбегающей вниз улочки.
Ребята остановились в окоёме плошади, будто в сердцевине солнечного потока, и только двухэтажные дома с теневой стороны молчаливо темнели стёклами. Аня ощутила, какая чуткая, внимательная тишина подступает к ним отовсюду: давно уже не слышались мерные удары и визги свёрл из мастерских, и ветер трепал волосы совершенно бесшумно – пустынная звонкость овладела факторией.

Славка будто этого и ждал – свободно вздохнул, улыбнулся и произнёс отчётливо и словно бы молча, не раскрывая губ:
– Да... Пора... Видите, какое всё стало?..
Терещенко в ответ только кивнул:
– Да... Кажется, что всё вслушивается. В нас.
– Так и есть, – сказал Славка, опустил с плеча свою ношу и стал с ней возиться, расстёгивая какие-то ремешки.
– Философы, – насмешливо отозвалась Аня, хотя чувствовала то же самое. Вечное тихое лето затопляло её своей белизной, наполняло силой, тягуче влекло в загоризонтное неповторимое безвременье. И вот, за мгновение до того, как Славка закончил свою возню, девчонка вдруг непонятным образом догадалась, что он принёс, – хотя раньше никогда в жизни не видела этого предмета.

Мальчишка стянул чехол и пошёл к постаменту, разворачивая на ходу кипящее шёлком багряное знамя.

Когда-то надорванное, заботливо подшитое у древка, где золотела в углу остроконечная звёздочка, оно выпрямилось по ветру, прянуло в окружающее, отразилось во всём. Вцвело в удивительно расширившийся воздух. Затрепетало, захлопало, возвращая мир из притаившейся тишины.

До боли сладко заныло сердце, и Аня рассмеялась, подпрыгнув в высоту.
Славка, войдя в фонтан, пошёл в зеленовато-жёлтой воде, взобрался на постамент. Неуловимо быстро прикрепил знамя к бронзовому багру, зажатому в крепкой рыбачьей ладони. Потом он сел и, свесив босые ноги с постамента, стал увлечённо болтать ими, как человек, до конца выполнивший свою работу. Вверх взметались лучезарные брызги.

– Аня, ты спрашивала, кто я, – крикнул он, не прекращая своего нового занятия. – Теперь сама видишь: я – знаменосец!
– Да, вижу! – крикнула Аня.
Знамя рдело в сверкающей синей чистоте.
– Молодец, что впустила его, – сказал Мишка. Он оказался почему-то в расстёгнутой белой рубашке с короткими рукавчиками и в синих шортах. В кулаке его, вместе с треугольным лоскутом – казалось, вырезанном прямо из жаркого, трепещущего над головами шёлка – сиял серебряный горн.
Узел капитана Сермяги выветрился из памяти.

Другое стало теперь: отряд всадников, качая островерхими шлемами, пронёсся через площадь и растаял в стремительном закате; вечер сменила ночь, и в счастливых лицах людей, наполнивших улицы, отражались огни праздничного салюта, разлетались разноцветными искрами в их тёплых любящих зрачках; в далёких северных широтах сверкали синие вспышки электросварки, гудел чайник на плитке, молодые ребята, ввалившись с мороза в тесную бытовку, пили горячий чай, оживлённо балагуря; через раскрытые окна Дворца Культуры слышались разноязыкие песни, а потом всё стихало, стихало...
Стихало...

Приближалось утро, ультрамариново колыхалось в возникшем штиле вокруг спящего знамени. Трое ребят сидели у фонтана.
– Ох, и попадёт нам, бродяги, – мечтательно проговорила Аня и с нескрываемым удовольствием зевнула, прикрывшись ладошкой.
– Не попадёт, – спокойно возразил Терещенко. – Я вчера позвонил матери с морского вокзала, так что все в курсе.
– Экий предусмотрительный, – промямлил Славка, развязывая рукава тельняшки и влезая в горловину. До этого она болталась у него на спине на манер гюйса. – Ты, Миша, просто всем ребятам пример... Звеньевой, горнист, почётный спортсмен... Рыболов, опять же...
– Завидуй молча, – беззлобно посоветовал Мишка.
Они подхватили рюкзачки и молча двинулись по тихой улице.
– А хорошая была уха, кстати, – сказала Аня. – И вообще, – хорошо было.

Ребята промолчали, но в этом молчании угадывалось полное согласие с её словами. Они всю ночь провели на берегу, разбив палатку у тайного грота: ловили рыбу, делились интересными историями, купались, ели уху и пили чай из закопчённого на костре медного чайника. Теперь они шли втроём, босиком по прохладной брусчатке, а позади на мелкий, смутно белеющий песок выплёскивались смирные волны; а после прошёл, мелькнув огнями, портовый буксир.

Вдалеке, у родного дома, зажглись от первых лучей вершины кипарисов. Откуда-то, из-за открытой форточки, донёсся голос проснувшегося радио.
Ребята шли домой, и впереди была жизнь, полная смысла и новых трудов. Они думали сейчас – каждый по своему, – что мир бессмертен, и никто никогда не умрёт, пока в Тихой гавани, словно в большом человеческом сердце, бурлит негасимое, горячее знамя правды.

В этом они не ошибались.

http://proza.ru/2010/08/30/322
Возврат к странице Тихая гавань.
Источник — «http://krasnaya-zastava.ru/wiki/index.php/%D0%A2%D0%B8%D1%85%D0%B0%D1%8F_%D0%B3%D0%B0%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D1%8C»