Из статьи Ольги Мариничевой
"Идеалисты":
..Так что же, мы приснились друг другу, что ли,- коммунары 60-х, 70-х, 80-х? Нас ведь были не десятки и сотни, а тысячи, десятки тысяч ребят по стране. Нас - и наших старших товарищей - блестящих, остроумных, веселых людей, которых мы называли комиссарами - как старших не просто по возрасту, а по духу - старших. И мы стремительно взрослели, находя таких людей и впитывая идеалы коммуны: братства, человечности, служения людям - и сами становились комиссарами. И эта живая цепочка до сих пор не оборвалась, работает.
Но смещение истины произошло так стремительно и внезапно, что молодежь 90-х скоро, боюсь, уже просто не поверит, что коммунистами, марксистами, комиссарами могли и в наше время быть нормальные люди. И даже, быть может, чуть-чуть лучше.
...
И когда пылкие оппоненты мне говорят, что я - идеалистка, что, защищая компартию, ее коммунистический идеал, я принимаю за партию эту лишь "узкий круг своих друзей и единомышленников" - я не спорю. Только вот круг этот - не такой уж узкий.
...
Оттепель лично нас коснулась лишь крылом, опалив поэзией шестидесятников, светом лиц, льющимся с маленьких экранов тогдашних телевизоров. И мы чувствовали в своих дальних городках: настоящая жизнь где-то там, в центре, откуда неслись эти стихи, песни и этот свет. И что там каким-то неведомым, но очень хорошим взрослым людям - худо. И мы рвались из тесных своих школ - им на подмогу, на смену. Нам-то, детям, взрослые забыли протрубить отбой, что так, мол, и так, ребята, оттепель кончилась, си- дите-ка вы лучше по своим местам и не рыпайтесь. Отбоя не было - и мы рванули, едва дождавшись выпуска из школ,- в Москву.
А мы-то уже тут были не нужны. В Москве было уже затхло и тухло. И тогда, каким-то чудом, через своих ровесников из "Орленка" - мятежного коммунарского лагеря - и из городов, где были коммуны, мы в свои 16-17 лет попали на коммунарские сборы. Чудо нашего спасения совершили для нас взрослые. Разработав в конце 50-х годов, сразу после ХХ съезда, в Ленинграде коммунарскую методику жизни. Я не преувеличиваю, я знаю, что говорю. Методика эта работает в любых социально-политических условиях, она - для выживания духа в любых условиях. Не будь ее, мы бы точно сломались, разбились.
Ох, и красивая у нас была "партия"! Нынешним - и не снилось такое.
По сути, тысячи людей в те годы по всей стране вместе с горсткой взрослых (но каких!) приступили к очень трудной и ответственной работе: воссозданию коммунистического идеала.
У нас был свой кодекс, свои законы: "Наша цель - счастье людей". "Живи для улыбки товарища..." Москвичку Лену Белякову ее отец, ответственный работник ЦК КПСС, из дому гнал за это "счастье людей". "Не потерплю в моем доме абстрактный гуманизм!" А нам он был дороже всех программ и "Кодексов...", написанных суконным языком "новояза". Мы строили свою мечту по "Туманности Андромеды" ученого и писателя Ивана Ефремова; по духу, а не букве ленинских работ. Мы отбрасывали, как отслужившие свое, все эти "диктатуры", но вычитывали у Маркса, Энгельса свое: что коммунизм - это производство развитых форм общения; что это общество, построенное по законам гармонии... С гармонией мы были в ладах. Ведь наши сборы целиком были направлены на раскрытие творчества в человеке. Песенные, театральные, художественные - упоительные сборы наши! Чтя святость самопожертвования, одухотворенность и бескорыстие революционеров старой гвардии, мы все же больше ориентировались на личность "пацифиста" Альенде, Виктора Хары...
Мы и сами комиссарами были - веселыми, в джинсах и с гитарами в руках.
Да, мы строили коммунизм на отдельно взятых пятачках времени и пространства. В десятках, сотнях городов и сел, по которым кочевали со своими гитарами, с трудом вписываясь в термины типа "учеба комсомольского актива", а на самом деле учили местную ребятню чему-то совсем другому, что в "официальный" комсомол никак не вписывалось. У нас было предельно мало времени - от двух до пяти дней, или, если повезет, целая смена в лагере, а то и все лето, а совсем уж здорово, если нас впускали в школы на учебный год. Чтоб потом вскоре выгнать восвояси за "развал учебно-воспитательного процесса" - такая там воцарялась вольница! А вскоре стали появляться и "свои" директора школ, или руководители штабов при домах пионеров, или "свои" люди в райкомах, обкомах ком- сомола, которые потом, правда, чаще всего изгонялись или терпели крупные неприятности. Мы учились на опыте каждого поражения и от сбора к сбору становились все более опытными "подпольщиками", учась "вешать лапшу на уши" чиновникам любого ранга.
Приходило мастерство, и сборы получались! Тот, кто испытал счастье истинно коммунистических отношений в юности, никогда не поверит, что такого "быть не может, потому что не может быть никогда". Для веры нужен опыт. Это помыслить, представить практически невозможно. Это нужно прожить.