Личность и общество
Добавлено: 24 май 2006, 19:57
А.С.МАКАРЕНКО
О ЛИЧНОСТИ И ОБЩЕСТВЕ(фрагмент)
Трудно описать ту безобразную кучу заблуждений, глупости, вранья,
мошенничества и сумасбродства, которая до наших дней прикрывалась
истрепанной занавеской с надписью: П р о б л е м а о б щ е с т в а
и л и ч н о с т и .
Каких трюков, каких фокусов, каких затей не показывали на из-за этой
занавески? И любовь к ближнему, и любовь к дальнему, и сверхчеловека, и
"человека-зверя", и "не противься злому", и "скашивая на нет",
и даже "спасайся, кто может".
А ведь существовала только занавеска, в сущности, был только балаган, в
котором скрывался вековой обман идеологов эксплуататорского общества.
Слова Конституции, как прожектором, осветили это место, и мы увидели
бутафорию. Так понятно стало: проблема личности может быть разрешена, если
в каждом человеке видеть личность. Если личность проектируется только в
некоторых людях по какому-либо специальному выбору, нет проблемы
личности... Какая проблема личности может быть у каннибалов? Можно ли в
таком случае сказать: одна личность съела другую личность? Проблема
личности в условиях взаимного поедания звучит весьма трагикомично. А разве
лучше с проблемой общества? Те общественные представления, которые такими
обычными и будничными стали у нас, просто не подходят, не вяжутся в
условиях мира каннибальского. Попробуйте в любом советском окружении
сказать неожиданно: коллектив заводов Круппа. Даже не искушенный в
социологии советский гражданин услышит нечто дикое в сопоставлении слов
"коллектив" и "Крупп". Мы уже хорошо знаем, что такое коллектив. Это,
конечно, не "собрание индивидов, одинаково реагирующих на те или иные
раздражители", как учили некоторые чудаки, близко стоявшие к недавно
скончавшейся педологии. Коллектив - это свободная группа трудящихся,
объединенных одной единой целью, единым действием, организованная,
снабженная органами управления, дисциплины и ответственности. Коллектив -
это социальный организм в здоровом человеческом обществе. Такой организм
невозможно представить в мещанине буржуазного мира. Тем более невозможно
представить себе "общество" в нашем понимании этого термина. Кое-как мы
еще справляемся с такими представлениями, о которых слышим из-за границы:
"двор", "свет", "аристократия", "высшие круги", "средние круги", "низшие
круги", "простонародье", "чернь". К какому из этих подразделений можно
присоединить термин "общество"? В каких комических ансамблях, в каких
шутках можно смешать все эти элементы и назвать эту взрывчатую смесь
обществом? И тем более: в порядке какого легкомысленного чудачества можно
мечтать о счастье для такого "общества" в целом?
А ведь все-таки мечтают люди и на Западе. Мечтают о счастье, говорят о
нем и обещают приготовить в ближайшее время. Даже Генри Форд однажды
занялся этим делом, у него это вышло не очень глупо. В одной из своих книг
он сказал приблизительно так: при помощи законодательства нельзя принести
человечеству счастье; его принесет конструктивное творчество...
Разумеется, мистер Форд швырнул камень в наш огород. Нашу революцию он
назвал законодательством, безнадежной попыткой принести счастье людям.
Счастье принесет, мол, сам Форд, "замечательный" конструктор на своих
собственных "замечательных" заводах. В первую очередь счастье получат,
конечно, не рабочие заводов Форда, а покупатели его автомобилей.
Автомобиль - это счастье.
Из творчества мистера Форда, однако, ничего путного не вышло. Во
время кризиса тысячи личностей разъезжали на прекрасных машинах по
прекрасным дорогам и выпрашивали милостыню у других личностей. Автомобиль,
даже самый лучший, не принес никому счастья, кроме самого Форда и немногих
ему подобных.
Несмотря на эту печальную неудачу, необходимо признать, что мистер Форд
был недалек от истины. "Конструктивное творчество" принесло счастье людям.
Но это творчество называется революцией и строительством социализма.
В каждой строчке нашей Конституции мы видим работу гениального
конструктора и объектом этого творчества было общество без кавычек. При
помощи одного законодательства его невозможно было создать. Можно издать
закон, запрещающий безработицу, но только невиданный размах гения может
создать в стране такие условия, при которых десятки миллионов трудящихся
обязательно получат работу, а безработица будет навеки уничтожена. Право
на отдых не может быть создано законом, если конструктивно не созданы
сотни и тысячи здравниц.
Конституция - единственный в мировой истории документ, имеющий характер
исторического паспорта величайшего создания - нового человеческого
общества.
И только с появлением этого общества стало возможным говорить о
решении проблемы "общество и личность". Эта проблема решена не в горячей
проповеди, не в призыве, не в порядке постановки принципов, а
исключительно в процессе грандиозной революционной творческой работы,
создавшей конструкцию, продуманную до мелочей и сделанную с точностью до
мельчайших величин.
И это общество - настолько новое, настолько принципиально новое
явление, что совершенно невозможно никакое сравнение его с буржуазным
миром. Детали этого явления недоступны и непонятны для западных мудрецов,
ибо этих деталей никогда не было в их жалком опыте.
К примеру возьмем вопрос о единой и единственной у нас Коммунистической
партии. Для нас это так убедительно и просто: только единая партия
большевиков, передовой отряд рабочего класса и всех трудящихся, способна к
наиболее яркому, эффективному и экономному социалистическому творчеству.
Она гениально задумана, гениально организована, счастливо соответствует
всей структуре общества.
Западным мудрецам трудно понять такие вещи. Человек, ездивший в своей
жизни только на возу, с таким же трудом поймет, как это автомобиль
обходится без квача и мазницы. Та сложная смесь лжи, интриги и взаимного
поедания, которой смазываются колеса буржуазной и демократической телеги,
чтобы не слышно было раздирающего скрипа, и которая иронически называется
свободой, в нашем обществе не нужна и не может иметь места.
Наше воодушевленное доверие к партии, наш экономический строй создают
невиданную еще свободу личности, но это не та свобода, о которой болтают
на Западе. Есть "свобода" и свобода. Есть свобода кочевника в степи,
свобода умирающего в пустыне, свобода пьяного хулигана в заброшенной
деревне и есть свобода гражданина совершенного общества, точно знающего
свои пути и пути встречные.
Мы, естественно, предпочитаем последний тип свободы. Ибо коллизия
"личность и общество" у нас разрешается не только в свободе, но и в
дисциплине.
Как раз дисциплина отличает наше общество от анархии, как раз
дисциплина определяет свободу. "Кто не работает, тот не ест". Эта простая
и короткая строчка отражает строгую и крепкую систему социалистической
общественной дисциплины, без которой не может быть общества и не может
быть свободы личности.
Проблему "общество и личность" буржуазные идеологи связывают с
амплитудой колебания личного поступка. Старые законы этого колебания были
уже потому порочны, что они были нереальны. Величина колебания в
буржуазных конституциях устанавливается для личности, мыслимой идеально,
вырванной из общества, абстрагированной. Для такой личности ничто не
мешало установить очень широкую амплитуду колебания в области поступка:
свобода "употреблять и злоупотреблять", свобода трудиться или лежать на
боку, свобода пировать или умереть с голоду, свобода жить в лачуге или во
дворце. Ничего не жалко, все можно разрешить личности - действительно
широчайшие "просторы". Но все это для абстрактной личности. Настоящая
живая, реальная личность, живущая под ярмом буржуазного общества, в
подавляющем большинстве случаев имела очень маленькую и жалкую амплитуду
поступка: от страха голодной смерти, с одной стороны, до бессильного гнева
- с другой.
В нашем обществе обозначены пределы, дальше которых не может
размахнуться личность, какой бы геометрической жадностью она ни обладала.
Недра, поля, леса в личную собственность? нельзя! Они принадлежат всему
народу... Ничего не делать? Нельзя! "Кто не работает, тот не ест"... Для
эксплуататора, для какого-нибудь такого "сверхчеловека" действительно
скучно, податься некуда! Зато для реального, живого гражданина нашей
страны, для трудящегося амплитуда колебаний поступка очень велика: от
радостного, сознательного, творческого труда в полном единстве с трудом
других людей, с одной стороны, до полнокровного, жизненного счастья, не
отравленного никакой обособленностью, никакими муками совести, - с другой.
Личность и общество в Советском Союзе потому счастливы, что их
отношения сконструированы с гениальным разумом, с высочайшей честностью, с
великолепной точностью. И хотя в нашей Конституции нигде не стоит слово
"любовь", но за всю историю людей в ней впервые реально поставлено слово
"Человек".
http://antmakarenko.narod.ru/liter/st_kom/olichiob.htm
О ЛИЧНОСТИ И ОБЩЕСТВЕ(фрагмент)
Трудно описать ту безобразную кучу заблуждений, глупости, вранья,
мошенничества и сумасбродства, которая до наших дней прикрывалась
истрепанной занавеской с надписью: П р о б л е м а о б щ е с т в а
и л и ч н о с т и .
Каких трюков, каких фокусов, каких затей не показывали на из-за этой
занавески? И любовь к ближнему, и любовь к дальнему, и сверхчеловека, и
"человека-зверя", и "не противься злому", и "скашивая на нет",
и даже "спасайся, кто может".
А ведь существовала только занавеска, в сущности, был только балаган, в
котором скрывался вековой обман идеологов эксплуататорского общества.
Слова Конституции, как прожектором, осветили это место, и мы увидели
бутафорию. Так понятно стало: проблема личности может быть разрешена, если
в каждом человеке видеть личность. Если личность проектируется только в
некоторых людях по какому-либо специальному выбору, нет проблемы
личности... Какая проблема личности может быть у каннибалов? Можно ли в
таком случае сказать: одна личность съела другую личность? Проблема
личности в условиях взаимного поедания звучит весьма трагикомично. А разве
лучше с проблемой общества? Те общественные представления, которые такими
обычными и будничными стали у нас, просто не подходят, не вяжутся в
условиях мира каннибальского. Попробуйте в любом советском окружении
сказать неожиданно: коллектив заводов Круппа. Даже не искушенный в
социологии советский гражданин услышит нечто дикое в сопоставлении слов
"коллектив" и "Крупп". Мы уже хорошо знаем, что такое коллектив. Это,
конечно, не "собрание индивидов, одинаково реагирующих на те или иные
раздражители", как учили некоторые чудаки, близко стоявшие к недавно
скончавшейся педологии. Коллектив - это свободная группа трудящихся,
объединенных одной единой целью, единым действием, организованная,
снабженная органами управления, дисциплины и ответственности. Коллектив -
это социальный организм в здоровом человеческом обществе. Такой организм
невозможно представить в мещанине буржуазного мира. Тем более невозможно
представить себе "общество" в нашем понимании этого термина. Кое-как мы
еще справляемся с такими представлениями, о которых слышим из-за границы:
"двор", "свет", "аристократия", "высшие круги", "средние круги", "низшие
круги", "простонародье", "чернь". К какому из этих подразделений можно
присоединить термин "общество"? В каких комических ансамблях, в каких
шутках можно смешать все эти элементы и назвать эту взрывчатую смесь
обществом? И тем более: в порядке какого легкомысленного чудачества можно
мечтать о счастье для такого "общества" в целом?
А ведь все-таки мечтают люди и на Западе. Мечтают о счастье, говорят о
нем и обещают приготовить в ближайшее время. Даже Генри Форд однажды
занялся этим делом, у него это вышло не очень глупо. В одной из своих книг
он сказал приблизительно так: при помощи законодательства нельзя принести
человечеству счастье; его принесет конструктивное творчество...
Разумеется, мистер Форд швырнул камень в наш огород. Нашу революцию он
назвал законодательством, безнадежной попыткой принести счастье людям.
Счастье принесет, мол, сам Форд, "замечательный" конструктор на своих
собственных "замечательных" заводах. В первую очередь счастье получат,
конечно, не рабочие заводов Форда, а покупатели его автомобилей.
Автомобиль - это счастье.
Из творчества мистера Форда, однако, ничего путного не вышло. Во
время кризиса тысячи личностей разъезжали на прекрасных машинах по
прекрасным дорогам и выпрашивали милостыню у других личностей. Автомобиль,
даже самый лучший, не принес никому счастья, кроме самого Форда и немногих
ему подобных.
Несмотря на эту печальную неудачу, необходимо признать, что мистер Форд
был недалек от истины. "Конструктивное творчество" принесло счастье людям.
Но это творчество называется революцией и строительством социализма.
В каждой строчке нашей Конституции мы видим работу гениального
конструктора и объектом этого творчества было общество без кавычек. При
помощи одного законодательства его невозможно было создать. Можно издать
закон, запрещающий безработицу, но только невиданный размах гения может
создать в стране такие условия, при которых десятки миллионов трудящихся
обязательно получат работу, а безработица будет навеки уничтожена. Право
на отдых не может быть создано законом, если конструктивно не созданы
сотни и тысячи здравниц.
Конституция - единственный в мировой истории документ, имеющий характер
исторического паспорта величайшего создания - нового человеческого
общества.
И только с появлением этого общества стало возможным говорить о
решении проблемы "общество и личность". Эта проблема решена не в горячей
проповеди, не в призыве, не в порядке постановки принципов, а
исключительно в процессе грандиозной революционной творческой работы,
создавшей конструкцию, продуманную до мелочей и сделанную с точностью до
мельчайших величин.
И это общество - настолько новое, настолько принципиально новое
явление, что совершенно невозможно никакое сравнение его с буржуазным
миром. Детали этого явления недоступны и непонятны для западных мудрецов,
ибо этих деталей никогда не было в их жалком опыте.
К примеру возьмем вопрос о единой и единственной у нас Коммунистической
партии. Для нас это так убедительно и просто: только единая партия
большевиков, передовой отряд рабочего класса и всех трудящихся, способна к
наиболее яркому, эффективному и экономному социалистическому творчеству.
Она гениально задумана, гениально организована, счастливо соответствует
всей структуре общества.
Западным мудрецам трудно понять такие вещи. Человек, ездивший в своей
жизни только на возу, с таким же трудом поймет, как это автомобиль
обходится без квача и мазницы. Та сложная смесь лжи, интриги и взаимного
поедания, которой смазываются колеса буржуазной и демократической телеги,
чтобы не слышно было раздирающего скрипа, и которая иронически называется
свободой, в нашем обществе не нужна и не может иметь места.
Наше воодушевленное доверие к партии, наш экономический строй создают
невиданную еще свободу личности, но это не та свобода, о которой болтают
на Западе. Есть "свобода" и свобода. Есть свобода кочевника в степи,
свобода умирающего в пустыне, свобода пьяного хулигана в заброшенной
деревне и есть свобода гражданина совершенного общества, точно знающего
свои пути и пути встречные.
Мы, естественно, предпочитаем последний тип свободы. Ибо коллизия
"личность и общество" у нас разрешается не только в свободе, но и в
дисциплине.
Как раз дисциплина отличает наше общество от анархии, как раз
дисциплина определяет свободу. "Кто не работает, тот не ест". Эта простая
и короткая строчка отражает строгую и крепкую систему социалистической
общественной дисциплины, без которой не может быть общества и не может
быть свободы личности.
Проблему "общество и личность" буржуазные идеологи связывают с
амплитудой колебания личного поступка. Старые законы этого колебания были
уже потому порочны, что они были нереальны. Величина колебания в
буржуазных конституциях устанавливается для личности, мыслимой идеально,
вырванной из общества, абстрагированной. Для такой личности ничто не
мешало установить очень широкую амплитуду колебания в области поступка:
свобода "употреблять и злоупотреблять", свобода трудиться или лежать на
боку, свобода пировать или умереть с голоду, свобода жить в лачуге или во
дворце. Ничего не жалко, все можно разрешить личности - действительно
широчайшие "просторы". Но все это для абстрактной личности. Настоящая
живая, реальная личность, живущая под ярмом буржуазного общества, в
подавляющем большинстве случаев имела очень маленькую и жалкую амплитуду
поступка: от страха голодной смерти, с одной стороны, до бессильного гнева
- с другой.
В нашем обществе обозначены пределы, дальше которых не может
размахнуться личность, какой бы геометрической жадностью она ни обладала.
Недра, поля, леса в личную собственность? нельзя! Они принадлежат всему
народу... Ничего не делать? Нельзя! "Кто не работает, тот не ест"... Для
эксплуататора, для какого-нибудь такого "сверхчеловека" действительно
скучно, податься некуда! Зато для реального, живого гражданина нашей
страны, для трудящегося амплитуда колебаний поступка очень велика: от
радостного, сознательного, творческого труда в полном единстве с трудом
других людей, с одной стороны, до полнокровного, жизненного счастья, не
отравленного никакой обособленностью, никакими муками совести, - с другой.
Личность и общество в Советском Союзе потому счастливы, что их
отношения сконструированы с гениальным разумом, с высочайшей честностью, с
великолепной точностью. И хотя в нашей Конституции нигде не стоит слово
"любовь", но за всю историю людей в ней впервые реально поставлено слово
"Человек".
http://antmakarenko.narod.ru/liter/st_kom/olichiob.htm